Вечер. Дождалась, пока спала жара, вышла с псом прогуляться – а заодно и дикой розеллы подсобрать: аккурат вчера заметила несколько кустов в полях. Ура, будем пить чай-каркаде! Не вовремя, конечно, она собралась расцвести, перед отъездом время на вес золота, но упустить такую возможность подсушить себе местного вкуснейшего манингридского чайку? Да никогда!
Пока насобирала пакет, совсем стемнело; только над морем еще пламенела алая, тонкая, как ножом по живому прорезанная полоска заката. Иду к взморью, оттуда еще раздаются голоса, местная семья на выпасе: ловят рыбу, жгут костры. Отлично: у меня в рюкзачке пакет с половинкой выпеченного вчера для гостей вкуснейшего домашнего хлеба – вот и есть кому пристроить, сама не съем, пусть хоть люди порадуются. Здесь очень любят белый хлеб, но альтернативы магазинной замазке в Манингриде, увы, нет. Ну если только меня не уговорить.
Семья знакомая, дети, завидев нас с псом Кари, несутся со всех ног – знают, что наверняка выудят что-то вкусненькое. Отдаю пакет – и аккурат из ясных волн прибоя выходит дядька их морской, старый мой знакомый Гастон, с сетями, полными мелкой рыбешки, каждая на пару укусов. Дядька степенно благодарит за хлеб и внезапно предлагает:
– Возьмешь немножко рыбы?
Это – знак, и очень важный. Обычно местные у белых берут, сколько влезет, и не делятся взамен: делёжка и бартер, как я заметила – это между своими. Удивлённо радуюсь и беру. Тут главное, взять чуть меньше, чем положено: беру четыре, хозяйка вежливо предлагает добавить. Шесть рыбёшек – псу Кари на бульон, и да воссияет его шерсть подобно звездам Сад-ад-Забих, во веки веков.
Дети начинают извечную игру в вопросы: а как зовут собаку, а где ты работаешь? А что у тебя в карманцах? А откуда ты приехала? Из России? Ой, а скажи что-нибудь по-русски? О, это любимая игра: местные к языкам необычайно переимчивы. И то: здесь каждый – полиглот по определению, с рождения все знают пять-шесть местных языков. Что, говорю, сказать? Thank you? Спа-си-бо!
Спасибо, спасибо – разносят над берегом детские голоса. Смотрите, говорю: вот это – рыба. Спа-си-бо за рыбу, получается стишок, рифма, знаете? Широко распахнутые глаза смотрят непонимающе: с понятием рифмы в этой музами забытой обители верлибра детей явно не знакомили. Напеваю: спасииибо за рыыыбу, спасииибо за рыыыбу – о, а вот это зашло, музыкальность тут у всех в крови, поняли, ура! Побежали, распевая, будет им развлечения на пару дней.
Что-то трогает меня за коленки, наклоняюсь: из темноты в бликах угасающего костра на меня сияют два огромных глаза и белое пятно. Самая младшая дитёна протягивает тёплое и пятнистое: боженьки мои, месячный щенок! Как зовут твою собаку, чудо? Пьинсес - принцесса!
Её королевское высочество смешно топырит не по размеру крупные лапы и недовольно ворочается, словно под мягкими перинами моих ладоней обнаружилась гадская горошина. Ничего, сейчас почешем пузо, горошина и выкатится.
«Нубой аррава», - выговариваю я, и вижу, как изумленно вскидываются от костра взгляды. Я только недавно начала все-таки учить язык бурарра, наконец-то выбрав из множества местных вариантов, и это – одна из первых фраз, сразу запавших в память – «Надо идти домой».
«Ты это, завтра еще хлеба принеси, - говорит хозяин. - Вкусный он у тебя. А мы тебе баррамунди поймаем». Это уже серьезное предложение, но вряд ли реальное. «Гастон, - говорю, - баррамунди я у тебя с удовольствием куплю, если будет лишняя». Так будет правильно: и ему прибыток, и мне хорошо.
Тучи окончательно и туго забинтовали закатный разрез, алые сполохи сменил спокойный, ровный и щедрый свет южных созвездий. Нубой аррава, надо идти печь хлеб. Раз уж обещала.
Галина ЛАЗАРЕВА,
Манингрида, Северная террритория
