Мои любимые дядя и тётя живут в Армидейле. Очень близко к тамошнему университету. Много лет два ветхих бунгало отделяли их задний двор от крайнего здания университета. А в прошлом году на месте этих бунгало вырос новый учебный корпус и дом моих родственников оказался не просто близко, а рядом с вузом.
Я был тогда у них и, помню, возмущался, увидев высокую бетонную стену всего в двух метрах от забора и в ней широкое окно, из которого весь их двор полностью просматривается.
— Нехай смотрят, — сказала тётя.
— Так есть на что посмотреть! — сказал дядя.
Они были правы: их двор похож на малый дендрариум, в котором уже около пятидесяти лет растут кактусы. Множество причудливых карликовых кустов и два гиганта, своими стеблями-лепёшками закрывающие полдома. Когда кактусов много, то сменяя друг друга, они распускаются непрерывно и двор круглый год в цвету.
Я прошёл до забора, чтобы оглядеть весь двор и представить картину, открывающуюся из окна нового корпуса, и неожиданно услышал тихий, но различимый голос из открытого окна. Там читали лекцию... «Вау, — подумал я, — здесь у забора можно прослушать курс по университетской программе!»
Недавно я снова навестил дядю и тётю в Армидейле, аккурат двадцать первого апреля. На солнечной веранде, обращённой к университету, мы пили чай. Вчетвером. Дядя, тётя, Кардинал и я. Кардинал — это кактус в кашпо посредине столика. Зелёный с колючими усиками наш чайный компаньон — любимец дяди. Он всегда накормлен, напоен, чист и свеж. В благодарность за любовь кактус ежегодно воспроизводит на свет чудо с лепестками цвета, как мне объяснили, кардинальской мантии... И тут мы слышим по телевизору новость о кончине Папы Римского Франциска.
— Ваше преосвященство, — обратился дед к Кардиналу, — в Ватикане умер Ваш Папа.
Какое-то время стояла тишина, затем дядя повернулся ко мне:
— Я привёз его из Ватикана…
— Кого? — не понял я.
— Кактус.
Тётя громко хмыкнула.
— Лет двадцать назад я был в Италии, — продолжал дядя, — с экскурсией. За день до отлёта мы посетили Ватикан. Из Апостольского дворца с Сикстинской капеллой нас повели в Старые Сады. Там, у самой Ленинской стены…
— ЛеонИнской, — поправила тётя.
— … была узкая грядка с кактусами разного вида. Особенно приглянулся мне ацтекиум с несколькими… детками… отростками. Один из них уже был готов отвалиться. И так мне захотелось иметь в своём саду такого малыша… слов нет. Взял я грех на душу: когда группа отошла, я быстро голыми руками помог отростку отделиться, и спрятал его в кармане плаща. В горячечной спешке момента я не ощутил никакой боли, но в гостинице пришлось забинтовать глубоко поцарапанное и кровоточащее ребро ладони…
Тётя опять хмыкнула. Дядя, коротко взглянув на неё, встал из-за столика и зашёл в дом.
— Что не так, тётушка? — спросил я.
— Всё было несколько иначе! Ацтекиум появился у нас раньше. Его привёз из Мексики Миха, закадычный друг дяди. Они потом полетели вместе в Италию. Я тогда не смогла составить им компанию. Дядя, действительно, прилетел назад с забинтованной рукой. Миха рассказывал, что в день экскурсии в Ватикане шёл дождь. Они зашли на почту. Ещё две-три группы внутри ждали прекращения дождя. Одна была из России, какой-то парень у них играл на гитаре и пел. Дядя купил там итальянский электронный магнитофон. «О! — предложил Миха, — давай его опробуем, запишем песню!» Твой неловкий дядя, торопясь включить машинку, порезал ладонь об упаковку… Всё, что он привёз из Италии, были: открытка с ватиканской почтовой маркой и портативный магнитофон с песенкой: «Мелкий дождик прошёл в Ватикане, кардинал собралсЯ по грибы…»
— Что же это? — испугался я. — Выходит, у дяди… уже… того… возрастные изменения… начинает сползать крыша?
— Нет! Что ты? — ответила тётя. — Просто, он стал мыслить ассоциативно… Как сказано в психологии: «Ассоциативное мышление — это способность человека связывать идеи, понятия или образы на основе их схожести или связи, даже если они изначально не имеют прямого отношения друг к другу…»
Тётя своей тирадой испугала меня ещё больше. Я перевёл взгляд от неё на клумбы кактусов, потом в конец сада, на стенку университетского здания и… успокоился. Окно в стене было открыто, под ним стоял раскладной стульчик, прислонённый к забору.
— Да, — сказал я, — вы совершенно правы, тётушка.
Яков Смагаринский
