Мы уже давно знакомы с Ксенией Алексеевной Мейснер, которая живет в Южной Австралии уже 75 лет. Недавно она отметила очередной день рождения, цифры солидные, но в этом случае годы физические совсем не отражают молодой возраст души, неугасаемый интерес к жизни, и это еще подкрепляется прекрасной памятью.
Ксения Алексеевна вполне убедительно чувствует себя в 21 веке, до сих пор водит машину, освоила социальные сети, мы переписываемся по Мессенджеру на Фейсбук. Когда я попросил ответить на несколько вопросов для газеты «Единение», которую она читает многие годы, она еще находилась на воскресной службе в Николаевском храме Аделаиды. Вернувшись домой, она рассказала, что сегодня в храме была дополнительная служба после литургии, а она уже несколько десятилетий поет в церковном хоре.
— Много людей было в храме сегодня?
— Да, много, и слава Богу стало больше молодежи в последнее время, среди них есть православные греки и сербы, не только русские. Главное, что приходит много молодежи.
— В Аделаиде красивая церковь. А когда вы приехали, это здание уже было выстроено?
— Нет, в те времена службы о.Александр Жадько-Базилевич проводил в домовой церкви, а затем в съемном помещении. И только позже прихожане купили место и выстроили новый храм. Моя мама и отчим тоже активно участвовали в этом, они готовили огромные кастрюли с едой и приносили, чтобы накормить тех, кто участвовал в строительстве. Позже мама собирала деньги на нужды церкви, в сестричестве участвовала.
Я приехала с семьей в Австралию в 1950 году, вначале мы жили в лагерях мигрантов в Бонегилла и Милдуре, а потом родители устроились жить в самый дешевый домик на окраине города Маунт Гамбиер в Южной Австралии. Туда послали моего отчима работать на сырную фабрику, а мы обустраивались в 10 км от города - в полном захолустье, в домике не было воды, канализации и электричества. Жили при свете керосиновых ламп. В доме было запасено два бака воды, и мама очень бережно обращалась с этой водой. Помню, что по субботам она выдавала нам по ведру горячей воды. Можете представить.
Там я пошла вначале в местную школу. На семь классов у нас был один учитель. Вскоре меня направили в гимназию, мне к тому времени было уже 12 лет и посчитали, что я справлюсь. Надо сказать, что английского в то время я почти не знала и первые месяцы в гимназии были очень непростыми. Я была одна такая в школе, кто не говорил по-английски, и учителя не знали, что со мной делать, а дети постоянно пытались сделать мне неприятное. Дети часто бывают довольно жестоки. То подложат что-то в карман или мой школьный ранец, а потом говорят, что я это украла. А ответить, как следует, защитить себя, я тогда не могла. Я очень и очень страдала. Впрочем, к концу года мой английский выровнялся, и учитель даже ставила меня в пример. После этого уже у меня появились друзья.
— Закончили школу и начали работать?
— Я уже и до этого, во время школьных каникул, подрабатывала в местной аптеке переводчиком. Там кроме медицинских вещей продавались фотоаппараты и пленки, а также проявляли и печатали фотографии. И туда на выходные приезжали новые австралийцы, так называли мигрантов, из окрестных мест, где они работали. Многие хотели купить камеру и послать фото своим родственникам в Европу. Я знала немецкий, польский и русский, и моя помощь была нужна. После школы я пошла туда работать уже постоянно, проявляла пленки и выполняла любую другую работу. Однажды в аптеку позвонил местный доктор и хотел поговорить с хозяином, а того в это время не было. Пришлось мне спасать положение и это произвело хорошее впечатление на доктора, и он чуть позже попросил меня прийти на работу к нему. Надо сказать, что таких рабочих мест в городе было совсем мало и попасть туда - считалось большой удачей. Затем мои знания языков понадобились в местном отделении банка Commonwealth, и я стала работать там. Откуда перешла уже в центральный банк в Аделаиде в 1956 году, где и проработала несколько десятилетий.
— Как складывалась ваша жизнь в Аделаиде?
— В те времена нас призывали ассимилироваться с австралийским обществом, забывать свой язык, свои привычки, привезенные из-за рубежа. Я приехала в Австралию 12-летней девочкой, почувствовавшей свою «русскость», любовь к моему языку в лагере для перемещенных лиц, где я росла вместе с русскими скаутами, сначала став «белочкой», затем скаутом. Мы выезжали со скаутским лагерем на две недели куда-то на озеро из наших ужасных бараков и разговаривали по-русски. В Австралии я не училась в русской школе, в лагере DP – с перебоями. Для этих условий мой русский выглядит вполне достойно, по-моему. В этом заслуга, конечно, моей мамы. По воскресеньям с моим братом Игорем мы не разваливались на кроватях. Мы начинали день с диктантов или чтения вслух на русском языке или уроков истории. Она не разрешала нам в доме ни одного английского слова. Даже подслушивала под дверьми нашей комнаты и ругала, если слышала, что мы переходим в разговорах на английский. В результате, брат позже 10 лет работал диктором на русском языке на радиостанции «Свобода» в Мюнхене.
Корни маминой семьи из Эстонии, но ребенком она жила в Ташкенте. И когда ей было лет 10, в 1920 году, семье сказали, что они могут возвращаться в Эстонию. Бабушка организовала этот переезд. Она была деловая женщина, у неё в Ташкенте было дело, работали люди, которые ткали ковры. Поэтому она смогла получить вагон, в котором семья отправилась в непростой путь на север, который длился шесть месяцев, вместе с ними ехали два рояля, черный и белый и персидские ковры. Когда они застревали где-нибудь в пути, один из ковров перекочевывал к ответственному лицу станции, и вагон вскоре продолжал свой путь.
Приехав в Эстонию, мама пошла учиться в университет в Тарту на юридический факультет. В Таллине она познакомилась с моим отцом, Алексеем фон Саблером, он был старше её. Это был его второй брак.
— Фамиля фон Саблер известная в России.
— Да, это старинный род, связанный с Петербургом. Дед моего отца, Егор Егорович, был известным астрономом, был среди дальних родственников известный врач-психиатр, а двоюродный дядя отца, Владимир Карлович, был действительным тайным советником, прокурором Святейшего Синода. Кстати, позже, в конце 20-х годов в Твери он умер с голода.
— Я читал, что, когда ваш отец оставил вашу семью, он уехал в США и работал в библиотеке Конгресса в Вашингтоне. Вы встречались с ним позже?
— Да, он там работал переводчиком. В 1971 году я узнала, что он болен и полетела в Вашингтон, чтобы встретиться с ним после 20 лет, хотя мы и переписывались. Мне хотелось по душам поговорить, я провела там целый месяц. Я ему много рассказывала о нашей жизни, но, к сожалению, он к этому времени уже не мог говорить. Услышал ли он меня?
— А от кого из родителей у вас такой музыкальный талант? Вы поете в хоре, исполняете романсы, играете на гитаре.
— Я думаю, что это от обоих. Папа был блестящим пианистом, мама тоже была музыкальной, она пела в церковном хоре еще в Познани, когда мы там жили. Голос у неё был не очень сильный, но абсолютный слух. Мама приводила меня в хор, и я тоже что-то пела. Мы много пели, когда жили в провинции, в глуши. Я выучила от неё в те годы массу песен и позже с этими песнями, которые уже забылись, я ездила в Россию.
— Кого из вашего детства или молодости вы встречали позже в Австралии?
— С Кирой Лефлёр, она из Мельбурна, сейчас живет в Джилонге, мы сидели за одной партой. В скаутском лагере мы спали валетом на одной раскладушке. Мы были тогда доходяги, только кожа и кости, поэтому места хватало. А в Аделаиде позже при Русском доме у нас была «Живая газета». Начиналась она при докторе Калиновском с политической повесткой, а позже мы превратили это в литературный кружок. Мы собирались регулярно вместе, готовились, потом делали доклады. Был вместе с нами поэт Михаил Волин, Олег Козин. Много людей старшего поколения. Я лет тридцать провела в этом кружке. Десять лет я помогала на радиостанции EBI (позже она стала SBS), которая раз в неделю вела передачи на русском языке. Был там Михаил Волин и Август Пашкевич, которые всегда спорили друг с другом, а я пыталась их примирить.
Отца Александра, который служил в нашем храме в Аделаиде, я встретила в наши первые годы в Австралии в Милдуре в лагере иммигрантов. А позже мы с мамой и матушкой Марфой пели в домовой церкви, где он служил литургии. О.Александр служил в нашей церкви еще долго, до 1964 или 1966 года. Я помню, как он крестил моего сына.
— В церковном хоре вы с того времени поете?
— Когда появились дети, мне пришлось уйти, но, когда они подросли, я вернулась в 1983 году и с тех пор пою по воскресеньям. Раньше пела и вечером по субботам, но сейчас трудно вечером ехать на машине, встречные машины ослепляют.
— Ваша мама заставляла вас учить русский, а как это получилось у вас с вашими детьми?
— Наташе и Мише повезло, когда они росли, еще была жива моя мама! У нас было тоже строго с этим. Мой муж, русский из Финляндии, это поддерживал. Поэтому у Миши, он живет в Сиднее, и сейчас прекрасный набор слов, и такое произношение, просто удивительно, поскольку он ни с кем кроме меня не говорит по-русски. Дочь Наташа живет в Аделаиде, и мы говорим друг с другом только по-русски. Она два раза ездила в Россию.
— Расскажите, о вашей поездке в Россию, я знаю, вы ездили по приглашению Дома русского зарубежья.
— Это было просто удивительно. Когда я прилетела в Москву, на паспортном контроле меня спросили: «А где вы учили русский?» Я ответила: «У мамы на коленях». И позже, все, с кем я общалась, говорили мне комплименты по поводу русского языка. Это всё мамина заслуга!
В Доме Солженицына меня приняли с незабываемым теплом и уважением, я до сих пор вспоминаю, будто это было вчера... Я выступала, пела старые песни, которые учила от мамы и любимые песни Окуджавы «О московском муравье» и «Пока земля еще вертится». Меня приглашали на интервью на радио, журналисты задавали сотни вопросов...
После Москвы я поехала в Питер. Когда я приехала на скором поезде из Москвы и вышла на вокзал, я вдруг почувствовала, что это мой город. Через меня как будто прошел какой-то ток. Это был город моих дедов, здесь они жили когда-то, и они меня приветствовали, как будто махали мне. Я почувствовала это моментально. Не одно место на меня так не подействовало.
В Петербурге жила моя знакомая, с которой я познакомилась раньше в Аделаиде. Она меня возила по городу, в театр и в такие места, куда туристы не доходят. Я умилялась, как маленькие дети так хорошо говорят по-русски.
Но после пяти недель путешествия я почувствовала, что пора возвращаться в свой дом, в Аделаиду, в страну, где я выросла и прожила три четверти века. Мне исполнилось недавно 87 лет, я хожу с палочкой, меня мучит артрит, но я счастлива, что в воскресенье я могу ездить в церковь, встречаться с людьми. Я живу в своем доме, солнышко светит каждый день, я радуюсь окружающему миру.
Беседовал Владимир КУЗЬМИН
